Рассмотрим более подробно содержание политического противоречия.
Кризис государственной власти
В понятие власти московского государя входили два признака, одинаково существенных и характерных для нее. Во-первых, власть московского государя имела патримониальный характер. Происходя из удельной старины, она была прямой преемницей вотчинных прав и понятий, отличавших власть московских князей XIV — XV вв. Как в старое время, всякий удел был наследственной собственностью, вотчиной своего «государя», удельного князя, так и все Московское государство, ставшее на месте старых уделов, признавалось «вотчиной» царя и великого князя. С Московского государства это понятие вотчины переносилось даже на всю Русскую землю, на те ее части, которыми московские государи не владели, но надеялись владеть. Вся полнота владельческих прав князя на наследованный удел была усвоена московскими государями и распространена на все государство.
На почве этой удельной преемственности и выросли те понятия и привычки, которые Грозный выражал словами: «Жаловати есмы своих холопей вольны, а и казнити вольны же есмы» [2]. То есть, если государь был вотчинником своего царства, то оно ему принадлежало, как собственность, со всей безусловностью владельческих прав. Это и выражал Иван Грозный, говоря, что он «родителей своих благословением свое взял, а не чужое восхитил». Если власть государя опиралась на сознание народной массы, которая видела в царе и великом князе всея Руси выразителя народного единства и символ национальной независимости, то очевиден демократический склад этой власти и очевидна ее независимость от каких бы то ни было частных авторитетов и сил в стране. Таким образом, с одной стороны, по выражению С. Ф. Платонова, «московская власть была властью абсолютной и демократической» [3] .
Рядом же с этой властью в XV—XVI вв. во главе административного и социального московского порядка находилось московское боярство. В XVI в. московское боярство состояло из двух слоев. Один, более древний, но не высший, состоял из лучших семей старинного класса «вольных слуг» московского княжеского дома, издавна несших придворную службу и призываемых в государеву думу. Другой слой, позднейший и знатнейший, образовался из служилого потомства владетельных удельных князей, которое перешло на московскую службу с уделов северо-восточной Руси и из-за литовского рубежа.
Видя в самих себе самодержавных государей всея Руси, а в княжатах своих «лукавых и прегордых рабов», московские государи не считали нужным стесняться их мнениями и руководиться их советами. Иван Грозный говорил им, что «под повелительми и приставники нам быти не пригоже»; «како же и самодержец наречется, аще не сам строит?» — спрашивал он себя о себе же самом [4] . Высокое мнение государей московских о существе их власти поддерживалось не только их собственным сознанием, но и учением тогдашнего духовенства. В первой половине XVI в. для княжат-бояр стало ясно, что их политическое значение отрицается не одними монархами, но и той церковью.
Затем, одновременно с политическим авторитетом боярства, стало колебаться и боярское землевладение, во-первых, под тяжестью ратных служб и повинностей, которые на него ложились с особенной силой во время войн Грозного, а во-вторых, от недостатка рабочих рук, вследствие того, что рабочее население стало с середины XVI в. уходить со старых мест на новые земли. Продавая и закладывая часть земель капиталистам того времени — монастырям, бояре одновременно должны были принимать меры против того, чтобы не запустошить остальных своих земель и не выпустить с них крестьян за те же монастыри.
Таким образом, сверху, от государей, боярство не встречало полного признания того, что считало своим неотъемлемым правом; снизу, от своих «работных» оно видело подрыв своему хозяйственному благосостоянию; в духовенстве же оно находило в одно и то же время и политического недоброхота, который стоял на стороне государева «самодержавства», и хозяйственного соперника, который отовсюду перетягивал в свои руки и земли и земледельцев. Таковы обстоятельства, вызвавшие среди бояр-князей XVI в. тревогу и раздражение.
Однако князья-бояре до середины XVI в. совершенно признавали «самодержавство» государево, а государь вполне разделял их понятие о родовой чести. Но бояре иногда держали себя не так, как хотелось их монарху, а монарх действовал не всегда так, как приятно было боярам. Возникали временные и частные недоразумения, исход которых, все-таки, не изменял установившегося порядка. Боярство роптало и пробовало «отъезжать», государи «опалялись», наказывали за ропот и отъезд, но ни та, ни другая сторона не думала о коренной реформе отношений.
Первая мысль об этом возникла только при Иване Грозном. Тогда образовался кружок боярский, известный под названием «избранной рады», и покусился на власть под руководством митрополита Сильвестра и Алексея Адашева. Сам Грозный в послании к Курбскому ясно намекает на то, что хотели достигнуть эти люди. Они, по его выражению, начали совещаться о мирских, т. е. государственных, делах тайно от него, а с него стали «снимать власть», «приводя в противословие» ему бояр. Они раздавали саны и вотчины самовольно и противозаконно, возвращая князьям те их вотчины, «грады и села», которые были у них взяты на государя «уложением» великого князя Ивана III; в то же время они разрешали отчуждение боярско-княжеских земель, свободное обращение которых запрещалось неоднократно при Иване Васильевиче, Василии Ивановиче и, наконец, в 1551 г. «Которым вотчинам еще несть потреба от вас даятися, — писал Иван Грозный о боярах Курбскому, — и те вотчины ветру подобно раздал» Сильвестр. Этим Сильвестр «примирил к себе многих людей», т. е. привлек к себе новых сторонников, которыми и наполнил всю администрацию; «ни единые власти не оставиша, идеже своя угодники не поставиша», — говорит Грозный. Наконец, бояре отобрали у государя право жаловать боярство, «от прародителей наших данную нам власть от нас отъяша, — писал Иван Грозный, — еже вам бояром нашим по нашему жалованью честью председания почтенным быти» [5] . Они усвоили это право себе. Сильвестр таким способом образовал свою партию, с которой и думал править, «ничто же от нас пытая», по словам царя.
Таким образом, для Ивана Грозного боярская политика представилась самым решительным покушением на его власть. И он дал столь же решительный отпор этому покушению.
Обвинение князя Владимира в «великих изменных делах»
Бесконечные интриги, имевшие место вокруг государя, подорвали его психику. Первый кризис, оставивший глубокий след в сознании Ивана Васильевича, был связан с его внезапной и тяжелой болезнью после возвращения из Казанского похода и составлением в марте 1553 года завещания в пользу младенца Дмитрия (первого сына, рожденного от Анастасии). Царь потребовал принесению присяги наследнику в пеленках, но у некоторых ближних бояр, которые первыми целовали крест, появились сомнения, и они, сказавшись больными, уклонились от присяги.
Больной царь говорил боярам: «Если вы сыну моему Димитрию креста не целуете, то значит у вас другой государь есть... Я вас привожу к крестному целованию, велю вам служить сыну моему Димитрию, а не Захарьиным; вы души свои забыли, нам и детям нашим служить не хотите , в чем нам крест целовали уже не помните; а кто не хочет служить государю - младенцу , тот и большому не захочет служить». На это отозвался князь Иван Михайлович Шуйский: «Нам нельзя целовать крест не перед государем; перед кем нам целовать, когда государя тут нет?». Прямее высказался окольничий Федор Адашев, отец царского любимца: «Тебе, государю, и сыну твоему, царевичу князю Димитрию, крест целуем, а Захарьиным [6], Даниле с братьею, нам не служить; сын твой еще в пеленках, а владеть нами будут Захарьины, Данила с братьею; а мы уж от бояр в твое малолетство беды видали многие». Но к вечеру поцеловали крест Димитрию следующие бояре: князь И. Ф. Мстиславский , князь В. И. Воротынский, И. В. Шереметев, М. Я. Морозов, князь Дмитрий Палецкий , дьяк И. М. Висковатый и др [7].
Откровенно предпочитали служить Владимиру Андреевичу Старицкому князья П. Щенятев, И. И. Пронский, C. Лобанов-Ростовский, Д. И. Немой, И. М. Шуйский, П. С. Серебряный, С. Микулинский, Булгаковы. Бояре покорились только после заявления царя, что к присяге он приводит сам и велит служить Дмитрию, а не Захарьиным [8].
Ходили слухи , что некоторые бояре «хотели ... на государство» старицкого князя Владимира Андреевича, двоюродного брата Ивана IV. По одной из летописей, бояре насильно заставили присягнуть князя Владимира Андреевича, обьявивши ему, что иначе не выпустят из дворца; к матери его посылали трижды с требованием, чтобы и она привесила свою печать к крестоприводной записи. «И много бранных речей она говорила. И с тех пор пошла вражда , между боярами смута , а царству во всем скудость», - говорит летопись [9].
Этого было достаточно, чтобы царь стал относиться к своему кузену как к династическому сопернику. Недоверие усиливалось еще и потому, что в 1537 г. отец князя Владимира, добиваясь великокняжеского престола, поднял мятеж против своего семилетнего племянника Ивана IV.
В 1563 г. Иван IV использовал сфабрикованный донос, чтобы обвинить князя Владимира и его мать в «великих изменных делах»; мать была сослана в далекий монастырь, а у князя Владимира царь отобрал часть удела, дав взамен новые земли, где население и, главное, местные феодалы не привыкли считать удельного князя своим государем.
Отставка Избранной рады. Наложение опалы на Адашева и Сильвестра
В 1560 г. пало правительство Алексея Адашева - Избранная рада. Обстоятельства, приведшие к отстранению от власти Избранной рады, сводятся к следующему. Еще после мартовских событий 1553 г. при дворе пошатнулось влияние Сильвестра, близкого к окружению старинного князя Владимира. В политике второй половины 50-х годов все более проявлялось стремление обеспечить интересы дворянства. В январе 1558 г. началась Ливонская война. Борьба за Прибалтику отвечала потребностям как дворянства, рассчитывавшего на новые земельные приобретения, так и городов, которым открывались новые возможности расширения экономических связей с другими европейскими странами. Энергичным сторонником войны за Прибалтику был и сам Иван IV. Иначе отнеслась к Ливонской войне Избранная рада. Адашев и Сильвестр всячески противились западному варианту активизации внешней политики. «Како же убо воспомяну о гермонских градех», — писал позднее Иван Грозный Курбскому. — «Супротивословие попа Селивестра и Алексея и всех вас на всяко время, еже бы не ходити бранию» [10].
Боярская группировка внутри Избранной рады, которую поддержал во внешнеполитическом вопросе А. Адашев, настаивала на продолжении продвижения на восток и на юг. Земельные приобретения на юге должны были укрепить экономические позиции феодальной аристократии, а союз с польско-литовским магнатегвом мог привести к упрочению и политического влияния боярства в стране.
Падение Нарвы (12 мая 1558 г.) привело к временному торжеству в Москве «военной партии». Однако после целого ряда побед, воспользовавшись посреднической миссией датского короля, А. Адашев и его единомышленники настояли на заключении в 1559 г. перемирия. Благодаря этому перемирию ливонские феодалы получили передышку, которой воспользовались, чтобы заключить соглашение с польским королем Сигизмундом II Августом. Неудачей окончился и предпринятый Даниилом Адашевым (братом Алексея) в феврале 1559 г. поход на Крым.
Внешнеполитический курс Избранной рады, конечно, содействовал охлаждению Ивана Грозного к А. Адашеву. Вскоре нашелся и повод, которым воспользовались противники Адашева, чтобы нанести ему решительный удар.
Осенью 1559 г. во время поездки с Иваном IV в Можайск тяжело заболела царица Анастасия. Возвращаясь в Москву, царь поссорился с Сильвестром. Возможно, уже тогда «шурья» Ивана IV Юрьевы как-то старались скомпрометировать царского духовника. Так или иначе, но, «видивши своих советников ни во что же бывши», Сильвестр «своею волею отоиде в Кирилов монастырь» [11].
В мае 1560 г. в Ливонию был отправлен Алексей Адашев. Здесь его назначили третьим воеводой большого полка (после князя И. Ф. Мстиславского и М. Я. Морозова). При непосредственном участии Адашева 30 августа была взята крупная крепость Вильян. Трудно сказать, была ли опалой посылка Адашева в войско, но, вероятно, в ней можно увидеть первое предзнаменование царской немилости.
17 августа 1560 г. умерла царица Анастасия. Тогда-то и разразилась гроза. Прежде всего царь велел оставить во взятом городе Вильяне Алексея и Даниила Адашевых, а не И. И. Плещеева, как намечал И. Ф. Мстиславский. Это уже было явной опалой. Здесь Адашев, по словам Курбского, пробыл «немало время». В Москве в это время противники Адашева обвинили его в отравлении царицы [12]. Тогда опального временщика сослали в Юрьев Ливонский.
В сентябре—октябре 1560 г. родовые, приданые и купленные вотчины Алексея и Даниила Адашевых в Костровском и Переяславском уездах были отписаны в царскую казну, а вместо них Алексей Адашев получил «за опалу» земли в Бежецкой пятине. Подобная «мена» вотчинных земель была уже одним из предвестников опричных мероприятий.
«Собаку Алексея» и «попа» царь теперь считает виновниками всех своих бед и неудач [13]. Почти одновременно с опалой, постигшей Алексея Адашева, осифлянские противники Сильвестра добились его осуждения и ссылки в Соловецкий монастырь, где он и умер во всяком случае до 1570 г. [14]
Примерно через два месяца после приезда в Юрьев Адашев умер от «огненного недуга». Только неожиданная смерть избавила его от мучительной казни, ибо царь уже послал в Юрьев человека «убити» его.
Расправа со сторонниками Адашева и Сильвестра. Бегство Курбского
Новая волна репрессий постигла сторонников Адашева в 1562 г. Именно тогда был насильно пострижен в монахи боярин Д. Курлятев, в опалу попали князья М. И. и А. И. Воротынские, князь И. Д. Вельский, боярин В.В.Морозов. Казнены были Даниил Адашев, братья жены Алексея Адашева Сатины и его дальний родич И. Ф. Шишкин.
Потом начались массовые казни. Сторонники Сильвестра и Адашева, все близкие и дальние родственники Алексея Федоровича , многие знатные бояре и князья, их семьи, включая детей - подростков, были либо физически уничтожены, либо отправлены в заточение, несмотря на их заслуги в прошлом. Карамзин восклицал в связи с этим: «Москва цепенела в страхе. Кровь лилась, в темницах, в монастырях стенали жертвы». Наступало время, когда, говоря словами Пискаревского Летописца, «почал множитца грех земской и опришнина зачинатися» [15].
Теперь у государя появились новые любимцы. Среди них особенно выделялись боярин Алексей Данилович Басманов, его сын кравчий Федор Басманов, князь Афанасий Иванович Вяземский и незнатный дворянин Григорий Лукьянович Малюта Скуратов-Бельский. Этот последний был довольно колоритной фигурой. Малюта ведал у Ивана Грозного сыском и пытками. Однако, несмотря на это, сам Малюта был неплохим семьянином. Одна из его дочерей, Мария, была замужем за выдающимся человеком того времени- Борисом Годуновым. Умер Малюта Скуратов на поле боя - немцы изрубили его на стене крепости Витгенштейн в Ливонии во время штурма в 1573 году.
Массовые казни вызвали бегство многих московских бояр и дворян в чужие земли. В апреле 1564 г. из Юрьева Ливонского (ныне — Тарту) бежал в Великое княжество Литовское опытный и видный воевода князь Андрей Михайлович Курбский. Человек, близкий к Адашеву и Сильвестру, Курбский сначала избежал опалы. Но в августе 1562 г. он проиграл битву под Невелем, и только боевая рана спасла князя от репрессий. Курбский, однако, знал, что Царь не простил ему неудачи, до него доходили слухи о «гневных словах» повелителя. В послании инокам Псково-Печерского монастыря князь Андрей писал, что «напасти и беды» на него «кипети многи начинают». Бегство Курбского тем сильнее ударило по Грозному, что беглый боярин прислал из-за рубежа краткое, но энергичное послание своему бывшему монарху, в котором гневно обвинял царя в тирании, казнях невинных людей.
Ивана Грозного особенно поразило и вывело из себя предательство Андрея Курбского, которого он ценил не только как заслуженного воеводу и ближайшего государственного советника, но и как личного и доверенного друга. И вот - неожиданная измена. И не просто измена, а позорное бегство русского воеводы с поля боя в стан неприятеля в один из самых трудных для России моментов в ее затянувшейся войне с Ливонией [16]. Польский король милостиво принял Курбского, сохранил за ним все его высокие почести и пожаловал богатым имением.
«Между царем и боярами шла глухая распря. Она превратилась в жестокое гонение на бояр после бегства в Литву князя А. М. Курбского», - пишет С. Ф. Платонов [17].
Закон 1562 г. о княжеском землевладении
На самом пороге опричнины, 15 января 1562 г., издается закон о княжеском землевладении. Являясь по форме развитием указа 11 мая 1551 г., новый приговор показывал, что правительство решило поставить вопрос о землевладении княжат более решительно, чем это делала Избранная рада. Приговором 1562 г. запрещалось всем служилым князьям продавать, менять и давать «в приданые» их вотчины под угрозой конфискации отчуждаемой земли. В случае отсутствия прямых наследников мужского пола княжеские вотчины отписывались на государя. Вопрос о наследовании братьев и племянников и вопрос о землях, приобретенных после указа 1551 г., подлежали специальному рассмотрению царя. Подтвердилось запрещение отчуждать иногородним земли в Твери, Торжке, Рязани, а также (в дополнение к указу 1551 г.) Романове и Ярославле. Выморочные земли бояр и рядовых феодалов, не оставивших после себя письменного завещания, переходили в государеву казну [18].
Таким образом, приговор 1562 г., принятый накануне опричнины, должен был нанести ощутительный удар по правовым устоям княжеского землевладения. Однако этот закон, как и указ 1551 г., на практике далеко не всегда выполнялся. Для борьбы с княжеским землевладением нужны были более решительные меры.
Таков был канун опричнины.
-----
- Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. – М.: Высш. шк., 1993. С. 212.
- Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. – М.: Высш. шк., 1993. С. 213.
- Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. – М.: Высш. шк., 1993. С. 214.
- Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. – М.: Высш. шк., 1993. С. 218–219.
- Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. – М.: Высш. шк., 1993. С. 220.
- Захарьины-Юрьевы (впоследствии за ними утвердилась фамилия Романовых) – клан родственников царицы Анастасии Романовны – был в напряженных отношениях с реально правившим в стране неофициальным правительственным кружком, возглавлявшимся костромским вотчинником Алексеем Федоровичем Адашевым и придворным священником Сильвестром. Грозный женился на Анастасии, не бывшей княжной, то этим он, по мнению некоторых княжат, их «изтеснил, тем изтеснил, что женился у боярина своего дочерь взял, понял робу свою». Хотя говорившие так князья и называли царицу-рабу «своею сестрою», тем не менее с очень ясной брезгливостью относились к ее нетитулованному роду. Такая манера князей-бояр XVI в. свысока относиться к тому, что пошло не от великих и не от удельных князей, дает основание думать, что в среде высшего московского боярства господствовал именно княжеский элемент с его родословным гонором и удельными воспоминаниями. (Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. – М.: Высш. шк., 1993. С. 216).
- Соловьев С. М. Сочинения. История России с древнейших времен. Кн. 3. Т. 6. С. 509.
- Заичкин И. А., Почкаев И. Н. Русская история. IX–середина XVIII в.– М.: Мысль, 1992. С. 302.
- Соловьев С. М. Сочинения. История России с древнейших времен. Кн. 3. Т. 6. С. 511.
- Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного: Очерки социально-экономической и политической истории России середины XVI в. – М.: Издательство социально-экономической литературы, 1960. С. 472.
- Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного: Очерки социально-экономической и политической истории России середины XVI в. – М.: Издательство социально-экономической литературы, 1960. С. 474.
- Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного: Очерки социально-экономической и политической истории России середины XVI в. – М.: Издательство социально-экономической литературы, 1960. С. 475.
- Бобрин В. Б. Иван Грозный: Избранная рада или опричнина? // История Отечества: люди, идеи, решения. Очерки о России IX – начала XX в. – М.: Политиздат, 1991.С. 132.
- Зимин А. А. И. С. Пересветов и его современники. С. 49–50.
- Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного: Очерки социально-экономической и политической истории России середины XVI в. – М.: Издательство социально-экономической литературы, 1960. С. 476.
- Заичкин И. А., Почкаев И. Н. Русская история. IX – середина XVIII в. – М.: Мысль, 1992. С. 303.
- Цит. по: Пушкарев С. Г. Обзор русской истории. – Ставрополь: Кавказский край, 1993. С. 153.
- Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного: Очерки социально-экономической и политической истории России середины XVI в. – М.: Издательство социально-экономической литературы, 1960. С. 477.