«Анна Вторая»: личность и правление
Известны не слишком благосклонные суждения о правительнице Фридриха II и Миниха. Еще более резким выглядит приговор С.М. Соловьева: «Не одеваясь, не причесываясь, повязав голову платком, сидеть бы ей только во внутренних покоях с неразлучною фавориткою, фрейлиною Менгден». Этот образ стал традиционным для характеристики правления Анны104.
Однако свидетельства знакомых с Анной и не имевших к ней политических претензий лиц (Э. Миниха, Х.-Г. Манштейна и неизвестного автора примечаний к запискам Манштейна) представляют правительницу более симпатичной105. И отрицательные, и положительные характеристики принцессы сходятся в том, что Анна Леопольдовна каким-то образом осталась во многом чуждой окружавшему ее придворному миру с его этикетом и интригами 106 .
Свидетельства мемуаристов о пересмотре приговоров предшествовавшего царствования подтверждаются документально. 9 декабря 1740 г. правительница потребовала к себе дело Волынского, а 29 декабря Тайной канцелярии было предписано подать «экстракты» обо всех ссыльных в годы правления Анны Иоанновны107. В январе следующего года туда поступило разъяснение, что дела «по первым двум пунктам» подлежат пересмотру, а осужденные - снисхождению 108 .
В следующие месяцы Тайная канцелярия подавала требуемые экстракты; с мест приходили запрошенные сведения о ссыльных109. Резолюции по ним нередко отменяли или существенно смягчали наказание. Одними из первых освобожденных ссыльных стали сын и дочь казненного А.П. Волынского, возвратился из Сибири Г. Фик, вернулись уцелевшие Голицыны и Долгоруковы; всего же были освобождены 69 чел., проходивших по процессам 30-х гг.110 Вновь же за год было сослано только 40 человек «подлого звания»111.
Указы Анны и ее резолюции на делах, поступивших через Сенат и другие учреждения, подтверждают «милостивый» характер ее правления. Она разрешила строить каменные здания по всей империи и отменила взыскание недоимок в размере 142 963 руб. 5 1/2 коп.; даровала впредь амнистию подлежавшим смертной казни за совершенные преступления «инородцам» при условии крещения112. Земельные и денежные раздачи получили вчерашние ссыльные и пострадавшие при Бироне: вдова И.А. Долгорукова (1 тыс. душ), Л. Пустошкин, И. Алфимов, И. Мячков, П. Ханыков113.
В январе 1741 г. правительница подтвердила важный для дворянства указ 1736 г. об отставке после 25-летней выслуги, исполнение которого «генерально остановилось»; часто предоставляла отпуска и даже увольнения от службы. Сохранившиеся протоколы Сената упоминают множество именных указов правительницы; до самого конца правления Анны такие «милостивые» распоряжения (иногда даже по нескольку в день) жаловали чины, освобождали от штрафов и «начетов», объявляли помилование114.
К правительнице «прорывались» челобитные с самого «низа» - например, обращение прихожан Гавриловской слободы Суздальского уезда или прошение о помощи «лакейской жены» Авдотьи Карповой115. Через близкую к ней жену вице-канцлера М.Г. Головкина Анна жаловала деньги монастырям. По инициативе Анны Кабинет запросил Сенат и комиссию по составлению Уложения, «до которых лет малолетние от пытки... увольняютца»116.
Перекрещенная лютеранка отменила ограничения при пострижении в монахи и фактически проведенную в 1740 г. секуляризацию церковных владений: «заопределенные» вотчины, управлявшиеся Коллегией экономии, были возвращены архиерейским домам и монастырям117. Как в предыдущее царствование, правительство стремилось поддержать спокойствие в столице: были установлены твердые цены на продовольствие под контролем полиции118.
11 ноября 1740 г. Остерман набросал план действий правительницы: первым делом дать инструкции российским послам в Европе, прежде чем в местах их аккредитации «от чюжестранных министров о том писано быть может»; самих же иностранных дипломатов надлежало официально известить о перевороте. Для предотвращения недовольства и сбоев в работе государственной машины следовало немедленно утвердить все «милостивые указы» Бирона и издать распоряжение об «отправлении дел по прежним указам и регламентам»119.
Для Анны Леопольдовны была составлена Остерманом также более обширная записка на немецком языке, содержавшая перечень задач текущей и перспективной политики120. Министр рекомендовал великой княгине лично не менее четырех дней в неделю собирать заседание «Совета» с участием не только членов Кабинета, но и представителей Сената, Военной коллегии, Синода. При этом мнениям специалистов не стоило слепо доверять: правительнице придется самой «все выслушивать и все исследовать».
Вице-канцлер наметил для Анны программу преобразований: составить, наконец, описание государственных доходов и расходов, разобраться с недоимками, а для этого провести новую ревизию-перепись; «истребить» легковесные медные пятаки. Необходимо было «сочинить» новые штаты и увеличить жалование служащим. Предлагались некоторые новшества: не ограничивать срок пребывания на своем посту воевод двумя годами, чтобы они не «прокладывали запрещенные пути» в целях обогащения; кабаки не сдавать на откуп, а передавать в городское управление. Остерман предлагал начать экспорт русского оружия и ввести свободную торговлю с Китаем; для укрепления боеспособности армии регулярно проводить смотры дворян-помещиков и поощрять службу на флоте. Завершал записку внешнеполитический раздел, где дипломат советовал избегать тесного сближения с какой-либо державой и советовал преследовать «свои особенные фундаментальные выгоды».
Первые шаги правительницы свидетельствуют о проведении этих советов в жизнь. «Милостивые указы» Бирона были подтверждены новыми актами (за исключением наград сторонникам курляндца)121. «Регентина» подчинила себе Тайную канцелярию, повелев ее доклады «подавать прямо нам, а не в Кабинет»122.
27 ноября 1740 г. Анна разрешила подданным обращаться к ней по субботам с жалобами на работу коллегий и Сената: эти затянувшиеся дела «имеют быть самими нами рассматриваны и решены»; впрочем, осознав неосуществимость такой задачи, правительница издала указ об учреждении при Сенате специальной комиссии для завершения неоконченных дел123.
5 января 1741 г. все учреждения обязывались представить в Сенат сведения о своих расходах для составления новых штатов. Позже с этой целью повелевалось всем учреждениям подать в Сенат ведомости о чиновниках I-VII классов для составления «генерального именного списка»124. Сенат должен был ежемесячно отправлять в Кабинет рапорт о приходе и расходе казенных денег. Еще через несколько дней последовало требование представить ведомость накопившимся недоимкам125. Распорядилась Анна также о подсчете своих собственных доходов по дворцовому хозяйству126.
Неплохо сохранившиеся, благодаря стараниям Елизаветы «арестовать» историю страны в период правления своей предшественницы, материалы Кабинета хранят сотни резолюций правительницы. Началось составление штатов целого ряда коллегий, почти завершена была первая («судная») книга нового кодекса законов. Были подготовлены «работные регулы» мастеровым на суконных фабриках127. В январе 1741 г. Анна утвердила образцы новых монет с портретом сына в римской тоге и лавровом венке128. Правительнице - «Анне Второй» - уже посвящал свои оды Ломоносов: «Тобою наш Российской свет / Во всех землях как крин цветет»119.
Однако вскоре попытки преобразований в системе управления замерли без энергичного побуждения. За год члены специальной комиссии так и не смогли довести до конца «судную» главу нового кодекса. Кабинет составил «экстракт о сочинении окладной книги», где перечислил все указы по этому вопросу с 1732 г.130, но самой книги по-прежнему не было: Сенат так и не получил с мест ведомости об окладных и неокладных государственных доходах. Кабинет не получил затребованных списков неслужащих дворян и «штаб- и обер-офицерских детей». Понизилась и до того не слишком высокая собираемость налогов: в 1740 г. недоимка по подушной подати определялась Военной коллегией в 672 545 руб., а в 1741 г. - 1 571 128 руб., что составляло треть от общей суммы сбора131.
Знакомство с перечнем актов правления Анны Леопольдовны в ПСЗРИ показывает, как с каждым месяцем они «мельчают». Инициативы первых дней и принятие доставшихся от прежнего режима законов (утверждение «Устава о банкротстве» в декабре 1740 г.) сменяются с весны 1741 г. все более частными распоряжениями (об определении «грузинцов» в грузинские гусарские полки, расширении переулков на Васильевском острове, строении Царскосельской дороги и пр.). По-видимому, сделанные «заявки» оказались не по плечу правительнице, «одаренной умом и здравым рассудком» (по мнению Финча), но не обладавшей ни компетентностью, ни жесткой волей.
Дела императорского Кабинета показывают, что Анну захлестнул поток документов - и обычных докладов по делам центральных учреждений, и ответов на ее собственные распоряжения о пересмотре дел по Тайной канцелярии или подаче сведений по финансовым вопросам132. По-видимому, Анна довольно быстро устранилась от реального управления; до последних дней осени 1741 г. она формально исполняла свои обязанности, но действовать самостоятельно или контролировать принятые решения уже не могла и большей частью просто утверждала предлагаемые ей документы резолюцией «Быть по сему» или «Тако». Ощутимо снижается законотворческая активность власти: в январе 1741 г. было выпущено 96 указов, в феврале - 62, в марте - 43; этот уровень сохранялся до осени133.
Несомненно, на «угасание» деятельности нового правительства повлияла и очередная беременность Анны: 17 июля 1741 г. подданных известили о рождении великой княжны Екатерины Антоновны. Забота матери о двух младенцах должна была отнимать известное время; к ней прибавлялись хлопоты по устройству собственного двора и апартаментов134, приемы, празднества, аудиенции иностранных послов.
Мемуаристы-современники отмечали, что Анна стремилась искать необходимые ей спокойствие и уют в узком кругу близких ей лиц: в апартаментах любимой фрейлины Юлии Менгден. Однако интимный круг задушевных разговоров оборачивался стремлением дипломатов «подключить» Россию к разгоравшемуся в Европе конфликту.
16 декабря 1740 г. войска Фридриха II вторглись в австрийскую Силезию. В начавшейся войне все заинтересованные стороны стремились повлиять на позицию петербургского двора. Накануне в Петербург срочно прибыл адъютант прусского короля и свойственник Миниха Винтерфельт с целью, по свидетельству Манштейна, «сделать все возможное, чтобы отвлечь первого министра от венского двора и не щадить ничего для переговоров по этому важному делу», что подтвердил в мемуарах сам Фридрих II135.
Итогом усилий прусской дипломатии стало заключение 16 декабря 1740 г. союзного договора с Россией, предусматривавшего оказание взаимной помощи в случае войны (кроме конфликтов России с Турцией, Крымом и Ираном) и сохранение status quo в Курляндии и Польше136. Таким образом, в момент заключения договора Россия оказалась в положении страны-союзницы обеих воюющих держав.
Манштейн (он писал мемуары, уже будучи на службе у прусского короля) перечислял: «Госпожа Миних получила от короля кольцо, украшенное крупным бриллиантом, ценностью в 6 000 рублей. Сын фельдмаршала получил 15 тысяч ефимков (талеров. - И.К.) чистыми деньгами и право на пользование доходами с майората в Бранденбурге, называемого Бюген. Король Фридрих-Вильгельм подарил его князю Меншикову, затем им владел герцог Курляндский и, наконец, его получил граф Миних» 37.
Миних-младший заявлял, что фельдмаршал отказался от предложенных ему денег и «вотчины Биген», а сам он принял их только с согласия Анны Леопольдовны. Однако иностранные дипломаты сомневались в бескорыстии фельдмаршала, а австрийский резидент Гогенгольц даже грозил разрывом дипломатических отношений. Посол Вены маркиз Ботта привез Миниху титул графа, а его сыну - орден Белого Орла. Императрица Мария-Терезия обещала первому министру графство Вартенберг на территории Силезии . Прусский король, в свою очередь, приказал своему послу «завоевать фельдмаршала» и для этого отпустил «кредит» в размере 100 тыс. экю. Самому Миниху и его «последующему потомству как по мужской, так и по женской линии» Фридрих обещал, кроме названной «вотчины Биген», то же самое графство Вартенберг в уже захваченной его войсками Силезии139.
Союз с Пруссией был намечен еще Бироном, который дал письменные полномочия Кабинету министров на заключение этого договора; они были подтверждены Анной Леопольдовной140. Заграничные владения фельдмаршал получал, действительно, с санкции правительницы и Кабинета141. Но, пожалуй, впервые за расположение министров империи шла столь откровенная торговля, включая появление владений российских вельмож за границей в качестве гарантии их внешнеполитических симпатий.
Неспокойно было также на южных границах: иранский шах Надир в декабре 1740 г. захватил Хиву и Бухару, а весной следующего года повел свою армию в Дагестан. Резидент П. Калушкин передавал из ставки Надира, что завоеватель движется к российским границам и то публично заявляет, что собирается дойти до Царицына142. Притязания Надира на Дагестан заставили Кабинет и Военную коллегию готовить к обороне Астрахань и Кизлярскую крепость и направить туда боеприпасы и артиллерию143. Только отношения с Турцией складывались благоприятно: в августе 1741 г. посол А.И. Румянцев подписал в Стамбуле конвенцию, завершившую процесс урегулирования после войны 1736-1739 гг.
Отставка Миниха не облегчила положения, поскольку обозначилась угроза России со стороны Швеции, правящие круги которой при поддержке Пруссии и Франции собирались взять реванш за поражение в Северной войне. В условиях намечавшейся изоляции Остерман выступал в пользу заключения союзного договора с Англией, переговоры о котором тянулись уже давно. Однако англичане упорствовали в ключевом для русской дипломатии вопросе о немедленной помощи России своим военным флотом.
Новый кабинет-министр граф М.Г. Головкин воспринимался иностранцами в качестве вождя «русской партии», несмотря на то, что союзником Головкина выступал австрийский посол маркиз Ботта144. В документах Головкина после его ареста были обнаружены проекты «тайной конвенции» с Марией-Терезией; он полагал, что договор с Фридрихом можно не выполнять, а текст его сообщить австрийскому резиденту. Граф даже предлагал создать коалицию Польши, Саксонии и России, ввести в Пруссию войска и затем ее «на воеводства разделить»145. Подобные дилетантские планы вызывали раздражение Остермана, тем более что Головкин был весьма неуживчив146 .
В итоге российская дипломатия в 1741 г. не имела четко определенной позиции. Русским послам в Дрездене и Вене приходилось оправдываться в заключении союза с Пруссией. В январе кабинет-министры пришли к выводу: «Наше государство не в таком состоянии находится, чтоб в чюжие места помощь давать, потому что оное многого внутреннего поправления требует»147. В феврале австрийцам было однозначно заявлено, что Россия «одна не в состоянии королеву венгерскую сутенироватъ»148.
В дальнейшем, несмотря на постоянные просьбы о помощи и даже личное обращение Марии-Терезии, инструкции русскому послу в Вене отмечали только желание австрийцев «на одних своих союзников навалить» тяжесть войны149. Остерман допускал участие России в конфликте только при вступлении в боевые действия ганноверской армии английского короля вместе с датскими, гессенскими и саксонскими войсками150.
Следующие месяцы проходили в переговорах с Августом III и Фридрихом II, причем русские дипломаты как будто искренне верили миролюбивым заявлениям прусского короля и желаниям «саксонского дома» прийти на помощь Австрии. Миних-старший указал в мемуарах, что правительница согласилась на участие в австро-саксонско-российском союзе против Пруссии; но в итоге он так и не был заключен151. Российская и австрийская дипломатии, в конце концов, проглядели образование антиавстрийской коалиции с участием Саксонии, Баварии и Франции. Кроме того, заключенный в июне 1741 г. франко-прусский союз предусматривал обязательство Франции толкнуть Швецию на войну с союзницей Австрии. 8 августа 1741 г. Швеция объявила войну России, а французская армия в том же месяце перешла Рейн.
В начале русско-шведской войны М.Г. Головкин настолько не был уверен в силах своей армии, что предлагал строить редуты близ Петербурга. Тогда же при дворе шли беспрерывные празднества152, призванные скрыть неуверенность правительства и напряженную ситуацию в столице. 17 августа принц Антон сообщил Финчу о попытках поджога арсенала153. На следующий день генерал-полицмейстер Ф.В. Наумов известил Сенат о поимке человека, пытавшегося поджечь Гостиный двор154. По докладам генерал-полицеймейстера Сенат постановил распределить драгунские команды по районам Петербурга в виде постоянных постов и разъездов155.
Непосредственная угроза столице скоро была ликвидирована: в конце августа шведские войска потерпели поражение в Финляндии. Однако шведы стали оставлять воззвание главнокомандующего К. Левенгаупта к «достохвальной русской нации» о предстоящем освобождении от тирании «министров-иностранцев» и избрании законного и справедливого правительства. Манифест вызвал смущение в правящем кругу, задетом выпадами против «чужестранных»; шведское правительство стало распространять этот документ также в других европейских странах вместе с пропагандистскими материалами, наполненными «мерзостными и ругательными экспрессиями»156 . Щведское воззвание было согласовано с Елизаветой и явилось частью плана подготовки очередного переворота в России: впервые, таким образом, иностранное «участие» во внутриполитической борьбе приобрело столь вызывающий характер.
Голландские «газетиры» просили у российской миссии опровержения, а потом, к затруднению дипломатов, печатали вместе и те, и другие материалы157. Прусские «ведомости» «разглашали» о мнимых шведских успехах: что русский флот якобы заперт в Кронштадте, а «в России во всех местах бунт произошел»158. Правительству пришлось отвечать рассылкой через дипломатические миссии специальных «приложений», представлявших шведов как «варваров и диких паганян», начавших войну без причин и вступивших в союз с «наследным врагом христианского имени» - турками159.
Договор с Англией был заключен еще в апреле, но его ратификация откладывалась из-за разногласий министров. Остерман признавал «весьма сумнительной» английскую помощь, но все же считал необходимым избегать конфликта и не пересматривать торговый договор 1734 г. Черкасский видел основным союзником в сложившейся ситуации Данию, а от англичан считал необходимым немедленно потребовать денег, как это было предусмотрено договором в случае невозможности посылки английской эскадры. Головкин категорически высказывался против ратификации и даже после четырех заседаний министров по этому вопросу в октябре 1741 г. остался при своем мнении, потребовав внести вопрос «к высочайшему рассмотрению»160.
В это время в Лондоне сочли, что внутренняя нестабильность режима освобождает их от условий недавно заключенного союза. Сначала Финч передал русскому двору, что его правительство предлагает изменить условия договора и согласно предоставить только денежную субсидию (вместо присылки своей эскадры на Балтику), а затем - согласно полученным из Лондона инструкциям - отказал даже в уплате денег. В итоге бесполезный договор правительница все же ратифицировала в ноябре 1741 г.161
Среди друзей принцессы быстро выделился некогда близкий правительнице саксонский граф Линар. В 1741 г. правительница была уже свободна от опеки и не стеснялась в проявлении своих чувств162. Анна помолвила своего поклонника в августе 1741 г. с наперсницей-фрейлиной и произвела его в кавалеры высшего российского ордена Андрея Первозванного. В апартаментах принцессы висел портрет графа; сам же он позволял себе публично выговаривать правительнице Российской империи: «Вы сделали глупость»163. В результате Остерману и генералиссимусу Антону Брауншвейгскому приходилось искать поддержки австрийской дипломатии, чтобы повлиять на саксонского курфюрста и польского короля Августа III с целью отзыва Петербурга и из постели правительницы графа Динара164.
В итоге Анна Леопольдовна оказалась непригодной для созданного Петром I политического режима, в котором все нити и рычаги были замкнуты на ключевой фигуре императора без какого-либо разделения прав и обязанностей с другими институтами власти.