Деградация режима Анны Леопольдовны, лето-осень 1741 г.

«Брожение во внутренних делах», - так охарактеризовал ситуацию при российском дворе английский посол Финч. Подобные оценки встречались также у других дипломатов вплоть до конца недолгого царствования Ивана III.

анна леопольдовна

Фактически главным членом Кабинета оставался Остерман, старавшийся ввести принцессу в курс государственных дел; в его бумагах сохранились записи о подготовке «в доклад императорскому величеству о решенных делах». Остерман неоднократно подавал Анне докладные записки: по вопросам внешней политики, о разделении Сената на 4 департамента и, как сам упоминал на следствии, о преимущественном награждении «российских природных» подданных165.

Но Остерман и по характеру, и по манере действий не мог быть лидером, открыто выдвигать свои предложения и брать на себя ответственность что делало его в глазах окружающих скрытным интриганом166; не вполне доверяла министру и регентша: ему она ничем не была обязана (в отличие от Миниха); к тому же Остерман покровительствовал принцу Антону, отношения с которым у правительницы становились все более напряженными.

Принц обзавелся своим придворным и военным штатом, после отставки Миниха возглавил военное ведомство. Он в какой-то степени овладел русским языком (во всяком случае, подписывался по-русски), стал посещать Сенат, задумал частичные реформы в гвардии. К сожалению, эти попытки не нашли освещения в новой биографии Антона-Ульриха167. Материалы Военной коллегии показывают, что принц добросовестно исполнял свои обязанности по руководству армией в условиях нехватки средств, которые не поступали в Военную коллегию, несмотря на неоднократные указы и даже посылку «нарочных». Накануне войны результаты очередного набора показали, что рекруты «малорослы, слабы, дряблы, а другие слепые и хромые»168. Как Анне, так и ее мужу пришлось иметь дело с потоком челобитных, адресуемых «великой персоне» разнообразными корреспондентами.

Однако его деятельность определялась присылаемыми от имени императора указами регентши; все просьбы о производстве в штаб-офицерские ранги и награждении «деревнями» он направлял на усмотрение Кабинета и правительницы, ей же посылал доклады по всем делам подчиненных ему полков гвардии, на которых Анна накладывала резолюции169.

Принц подавал также проекты более серьезных преобразований - например, восстановления созданной при Петре I военной администрации с полковыми дворами, несмотря на все ее «непорядки». Мужа правительницы подстрекал к активным действиям Миних, который на одном из торжеств во всеуслышание произнес вдруг тост за «соправителя», вызвавший недоумение дипломатов170. Особенно обострились отношения принца с Анной по поводу фавора Динара. В ответ правительница позволяла себе откровенно игнорировать права супруга, а порой ставила генералиссимуса на место: манифест о победе русских войск над шведами под Вильманстрандом, напечатанный от имени Антона-Ульриха, был изъят и заменен новым - от имени императора 171.

Анна нашла себе союзника в лице М.Г. Головкина. Граф сумел благодаря своей жене Е.И. Ромодановской (двоюродной тетки правительницы) стать одним из самых близких к «регентине» людей. На следствии после воцарения Елизаветы ему вменялось в вину, что он очень часто поутру был у принцессы на приеме, «а по полудни почти всегда». Именно Головкина современники связывали с проектами изменения завещания Анны Иоанновны и передачи короны самой правительнице.

При таком раскладе наладить сотрудничество среди окружавших принцессу лиц было невозможно. На какое-то время всех объединила оппозиция Бирону, и в отношении судьбы бывшего регента разногласий не было.

8 апреля 1741 г. был составлен приговор о четвертовании «бывшего герцога», замененном ссылкой в Пелым. 14 апреля опубликован манифест, где регент сравнивался с цареубийцей Борисом Годуновым, а его правление объяснялось тем, что Бог «восхотел было всю Российскую нацию паки наказать <...> бывшим при дворе ее императорского величества обер-камергером Бироном». Беспомощность официальных идеологов была очевидной: причины, сделавшие фаворита императрицы орудием Божьего промысла, как и вызвавшие небесный гнев грехи всей нации, не разъяснялись. Не говорилось также об угрозе возвести на престол голштинского принца: упоминание дополнительных претендентов было нежелательным. Зато перечислялись прочие «вины» курляндца (в том числе - не подтвердившиеся на следствии): будто бы он украл «несказанное число» казенных денег, «наступал на наш императорского величества незлобивый дом», подавал «вредительные» советы172.

Одновременно появилось «Объявление» о персонах, способствовавших утверждению Бирона регентом: Минихе, Черкасском, Трубецком, Ушакове, Куракине, Головине, Левенвольде, Бреверне, Менгдене, т.е. почти всей российской верхушке, за исключением Остермана. Перечень их прегрешений завершался объявлением о прощении173. Трудно сказать, насколько публичное обвинение первейших сановников в государственной измене могло упрочить положение новой власти. Неисполнение обязанностей и поддержка главного преступника (Бирона) грозили любого из перечисленных вельмож превратить в подсудимого; с другой стороны, никакого существенного обновления в правящем кругу не последовало, что могло только укрепить уверенность его представителей в безнаказанности своих действий или бездействия.

«Кадровая» политика времени принцессы Анны не отличалась последовательностью. На своем посту остался клеврет Бирона Преображенский майор И. Альбрехт; донесший на секретаря Анны Леопольдовны М. Семенова камергер A.M. Пушкин был назначен в Сенат; остался при дворе финансовый советник Бирона «обер-гофкомиссар» Исаак Липман, предупреждавший, как полагали, регента о перевороте174. Других деятелей и «выдвиженцев» Бирона даже повышали чином, а потом снимали с должности, как президента Академии наук К. Бреверна или обер-прокурора Сената И.И. Бахметева.

Списки генералов и штаб-офицеров армии 1741-1742 гг., по нашему мнению, не дают оснований утверждать о каких-либо преимуществах иноземцев или стремлении «брауншвейгских» правителей назначать на ответственные посты «немцев». М.И. Леонтьев единственный стал генерал-аншефом при Анне; из 4 произведенных генерал-лейтенантов «немцем» был только П.Ф. Балк; из 5 генерал-майоров — А. Беренс и В. Бриммер; при этом, за исключением генерал-адъютанта Балка, все произведенные являлись старыми строевиками, не связанными с придворными «конъектурами». Всего же при Анне из 5 российских генерал-лейтенантов «немцами» были 2, из 7 генерал-майоров - 3, из 5 бригадиров - 1175. Решение о Вильманстрандском сражении в августе 1741 г. принял военный совет, шесть из восьми участников которого вместе с главнокомандующим П.П. Ласси были «немцами».

Сравнение перечисленных назначений с таким же списком 1748 г. показывает, что «национальное» правительство Елизаветы проводило точно такую же политику: из 5 полных генералов было 2 произведенных ей «немца», из 8 генерал-лейтенантов - 4, из 31 генерал-майора - 11176. Многие офицеры из прибалтийских губерний вынуждены были служить в имперской армии: их маленькие владения в 1-3 гака не оставляли иного выбора. Подпоручиками и прапорщиками в полевые полки отправлялись и их дети - выпускники Шляхетского кадетского корпуса (в 1741 г. - 21 «немец» из 71 «курсанта»), не получавшие никаких особых благ при распределении.

Перемены в системе центрального управления ограничились устранением Миниха из Военной коллегии и назначением двух новых президентов Реви-зион- (Н.М. Кречетникова) и Камер-коллегии Г.М. Кисловского). Из назначенных ею президентов и вице-президентов коллегий (К. Принценстерн, М.Т. Раевский, Б.И. Бибиков) только один был «немцем», к тому же давно находившимся на русской службе177 (см.: Приложение, таблица 1).

На местах перемен было больше: новые губернаторы и вице-губернаторы появились в 6 губерниях. Однако эти назначения трудно считать целенаправленной сменой кадров: новые должности не являлись для назначенных опалой, большинство из них сохранили свои посты (кроме попавшего под следствие за совращение собственной дочери А.П. Баскакова) после дворцового переворота 1741 г. Все назначенные в 1741 г. губернаторы (М.И. Леонтьев, А.Г. Загряжский, А.П. Баскаков, В.Н. Татищев, А.А. Оболенский, И.А. Шипов, главнокомандующий на Украине И.И. Бибиков), за исключением рижского вице губернатора Вилдемана, были русскими.

Президент Юстиц-коллегии И.Ю. Трубецкой, вице-президент Вотчинной коллегии А.Г. Комынин, генерал-рекетмейстер Ф. Щербатов, руководители Сыскного приказа (Я. Кропоткин), Ямской канцелярии (Ф. Сухово-Кобылин), Канцелярии от строений (И. Микулин), новгородский вице-губернатор А.Ф. Бредихин стали действительными статскими советниками. Следующие военные или статские чины получили также другие губернаторы и вице-губернаторы: А. Оболенский, Д. Друцкий, Л. Соймонов, С. Гагарин, П. Аксаков. Все они продолжили службу после переворота.

Но проведенные раздачи чинов и должностей не всегда создавали для Анны надежную опору. Пострадавшие при Бироне майоры Семеновского полка В. Чичерин и Н. Соковнин, действительный статский советник А. Яковлев, генерал-лейтенант М.С. Хрущов служили ей верно, и карьера большинства из них прервалась с новым переворотом. Но командиры гвардейских полков (Измайловского - И. Гампф, Конногвардейского - Ю. Ливен и П. Черкасский, Преображенского - П. Воейков) в ноябре 1741 г. не только не выступили в защиту правительницы, но ревностно выполняли все приказы Елизаветы, наряду с некоторыми другими «назначенцами» Анны: ее камер-юнкером И.О. Брылкиным, ставшим обер-прокурором Сената, и сменившим Я.П. Шаховского на посту главы полиции Ф.В. Наумовым.

Состоявшиеся назначения были, по-видимому, не всегда продуманными и порой вызывали у чиновников не только чувство признательности. Так, в сентябре 1741 г. определенные в Сенат А.М. Пушкин, Я.П. Шаховской, П.С. Салтыков, А.Д. Голицын выражали свое недовольство новыми обязанно-стями и тем, что с ними не советовались перед назначением 178. Сама Анна, в отличие от Бирона, ни разу не посетила Сенат.

Общего количества повышений в 1741 г. нам установить не удалось; однако ясно, что оно измерялось сотнями. Только по подготовленным Герольд-мейстерской конторой к подписанию спискам новопожалованных в чины статского советника и выше 17-го и 22 сентября 1741 г. их оказалось 127179. Одновременно она еще более возвысила придворные чины: обер-гофмейстер был приравнен к генерал-лейтенанту, камергер - к бригадиру, камер-юнкер - к полковнику180.

Наряду с безвинно пострадавшими «мызы» в Прибалтике получили любимая фрейлина Юлиана Менгден и ее родственники 181. Другим же не досталось ничего: без ответа осталась поданная в августе 1741 г. челобитная не пользовавшегося доверием правительницы генерал-прокурора Н.Ю. Трубецкого182. Вместе с боевыми офицерами чины и награды давались придворным кофишенкам и лакеям. Одновременно получали прощение скупщики краденого, пойманные на подлогах чиновники адмиралтейства и петербургской воеводской канцелярии, енисейский воевода-взяточник М. Полуэктов и ошельмованный растратчик, лейтенант флота И. Чириков183.

Окружавшие Анну лица умело использовали массовые награждения для продвижения по службе «своих» людей, в чем признавался на следствии Миних. Произвольные повышения - через один и даже два ранга - нарушали сложившиеся традиции чинопроизводства. Не случайно после нового переворота 1741 г. одним из первых актов правительства Елизаветы стал указ о соблюдении порядка повышения чинами «по старшинству и заслугам»184.

Мардефельд в июле 1741 г. резюмировал плоды «милостивой» политики:

«Нынешнее правительство самое мягкое из всех, бывших в этом государстве. Русские злоупотребляют этим. Они крадут и грабят со всех сторон и все-таки крайне недовольны, отчасти потому, что регентша не разговаривает с ними, а отчасти из-за того, что герцог Брауншвейгский следует слепо советам директора его канцелярии, некоего Грамотина, еще более корыстного, чем отвратительный Фенин, бывший секретарь Миниха»185.

Большой и «малый» фаворитизм, отсутствие твердого курса внутренней и внешней политики приводили к расстройству работы и без того несовершенного аппарата. Принятые решения не исполнялись - так, остались на бумаге «Регламент и работные регулы» для рабочих суконных фабрик (против них выступали фабриканты, недовольные ограничением своих прав) - или сменялись противоположными.

В ноябре 1740 г. Анна отменила намеченный Бироном рекрутский сбор, но уже в декабре подписала указ о призыве 20 тыс. чел.; в январе и сентябре 1741 г. последовали новые наборы . В нарушение положения о подушной подати сверх нее с инородцев и черносошных крестьян стали собирать хлеб на довольствие армии 187. Подготовленное Н.Ю. Трубецким назначение прокуроров было отменено, скорее всего, по проискам Остермана, оправдывавшего этот шаг аргументом: «От прокуроров в делах остановка». Несостоявшиеся прокуроры били челом об определении к делам; правительнице пришлось ре-шать, куда назначить 36 оставшихся без жалования чиновников188 .

«Все идут врозь», - характеризовал деятельность правительства в октябре 1741 г. Шетарди; аналогичные отзывы о русском дворе давал его коллега и соперник Финч189. В донесениях той поры дипломаты сообщали, что Анна при поддержке М.Г. Головкина выступает против своего мужа и руководившего его действиями Остермана, которого даже обвиняли в замысле посадить на трон принца Антона. Головкин стремился создать в Кабинете противовес Остерману в лице осужденного вместе с Бироном, но возвращенного из ссылки А.П. Бестужева-Рюмина, чем был занят вплоть до 24 ноября190.

По наущению Головкина (он признал это на следствии) и любимой фрейлины Анна решилась изменить свой статус и издать новый акт о престолонаследии. У себя в спальне она дала указание действительному статскому советнику И.Н. Тимирязеву подготовить манифесты: «Один в такой силе, что буде волей Божиею государя не станет и братьев после него наследников не будет, то быть принцессам по старшинству; в другом напиши, что ежели таким же образом государя не станет, чтоб наследницею быть мне» 191.

Оба проекта дошли до нас; из доноса канцеляриста Дронова следует, что окончательная редакция этих документов принадлежит М.Г. Головкину192. Первый проект провозглашал («по усердному желанию и прошению всех наших верных подданных») наследницей престола младенца Иоанна III «нашу любезнейшую государыню мать». Второй передавал престол дочерям (уже имевшейся Екатерине и будущим), а в случае их смерти — матери193.

Очевидно, Анна понимала, что «домашнее» правотворчество в важнейшем для государственного устройства вопросе может вызвать возражения. В специальной записке (адресованной, вероятно, Остерману) она выразила пожелание скорее «зачать» дело с Головкиным, а также обсудить этот вопрос с A.M. Черкасским и новгородским архиепископом Амвросием194. 1 ноября 1741 г. был подготовлен проект указа Кабинету о выработке условий, каким образом новый порядок престолонаследия «в действо произвести»: стоит ли передать престол сразу матери - или сначала дочерям - и обязательно ли ограничиваться детьми лишь от данного супружества (следовательно, Анна в конце 1741 г. рассматривала свой брак с Антоном как явление временное)195.

Сохранился также перевод с немецкого протокола совещания А.И. Остермана, М.Г. Головкина, новгородского архиепископа Амвросия Юшкевича и A.M. Черкасского, состоявшегося 3-4 ноября 1741 г., несомненно, составленный страдавшим от подагры Остерманом: автор упоминал, что его периодически выносили в другую комнату «для известной моей болезни». Документ свидетельствует, что участники совещания отнюдь не спешили принять решение и в итоге обратились за советом опять-таки к Остерману.

Он же склонялся к тому, что «потребно наследство именно утвердить и на принцессе, сестре императорские», не упоминая о передаче престола матери. Амвросий настаивал, чтобы Анна Леопольдовна правительствовала «с полной самодержавной властью», но поддержки не получил. Судя по данному протоколу, инициатор воцарения Анны М.Г. Головкин не проявил настойчивости и предлагал отложить совещание на неопределенное время. На следующий день присутствовавшие согласились распространить право наследования на сестру императора. Вопрос о воцарении матери остался открытым196.

Очевидно, единства в данном вопросе среди советников правительницы также не было, так что Остерман подвел итог трехдневному совещанию: «Всяк из них хотел о том деле у себя дома подумать». Но каких-либо следов последующего обсуждения проблемы престолонаследия не сохранилось.

Правда, Мардефельд и Манштейн сообщали после вступления на престол Елизаветы, что ее соперница собиралась объявить себя императрицей ко дню своего рождения 7 декабря 1741 г. П.В. Долгоруков указывал, что был даже подготовлен манифест о коронации Анны Леопольдовны 6 декабря 1741 г.197 Однако в числе дошедших до нас документов последних дней правления Ивана Антоновича, связанных с проблемой престолонаследия, подобного акта не обнаружено. По-видимому, окончательное решение так и не было принято за три недели, остававшиеся до нового переворота.

Новые правители не умели выбирать себе помощников и удерживать сторонников. В январе 1741 г. был уволен по прошению в отставку А. Яковлев, в марте получили отставку произведенный в капитаны П. Ханыков и И. Алфимов, вслед за ними был отпущен со службы ставший полковником и придворным Анны Л. Пустошкин - те, кто осенью 1740 г. шли на риск ради брауншвейгского семейства. Едва ли добавило Анне популярности ее увлечение графом Линаром - слишком он напоминал Бирона.

На отношении к правлению молодой регентши сказалось патриотическое чувство против «засилья» немцев, хотя, нам кажется, степень его распространения несколько преувеличена, следуя историографической традиции XIX в.; устойчивые симпатии к Елизавете, очевидно, проявлялись в «старой» гвардии, которая к тому времени уже стала выходить из-под контроля.

Анна Иоанновна и Елизавета были не более компетентными; но именно Анна Леопольдовна допустила такой уровень дезорганизации высших эшелонов власти (непредсказуемость решений, появление «нового Бирона», склоки среди министров), который уже представлялся опасным для стабильного функционирования самой государственной машины. Неспособность Анны создать свою «команду» и управлять ею означала, в итоге, изоляцию правящей группы, что привело к успеху «солдатского» заговора Елизаветы.

Сноски

162 См.: Перевороты и войны. С.307. Опубликованные С.М. Соловьевым письма принцессы содержат не менее красноречивые признания в адрес кавалера (см.: Соловьев СМ. Указ. соч. KH.XI. C.294-295). 163 См.: Валишевский К. Указ. соч. С.379.
164 См.: Сб. РИО. Т.96. С. 271-272,399.
165 См.: Филиппов А.Н. Правительствующий Сенат при Петре Великом и его ближайших преемниках. С.503; РГАДА. Ф.177. Оп.1. №3. Л.12; Ф.6. Оп.1. №304. Л.17об.
166 Секретарь Остермана С. Семенов характеризовал своего шефа: министр «человек хитрой и скромной, и не только ему, но и другим никому ни о чем знать никогда не давал» (РГАДА. Ф.6. Оп.1 №312. Л.45об.).
167 См.: Левин Л.И. Указ. соч. С.79-106.
168 См.: РГВИА. Ф.393. Оп.1. №ЦЗ. Л.187-188, 196-197.
169 См.: РГАДА. Ф.177. Оп.2. №111. Л.1 и далее; РГВИА. Ф.393. Оп.2. №546. Л.ЗЗ и далее.
170 См.: Сб. РИО. Т.96. С.73.
171 См.:Там же.Т.91.С294.
172 Щебальский П.К. Дело о курляндском герцоге Э.И. Бироне. С.99-115.
173 См.: Щебальский П.К. Дело о курляндском герцоге Э.И. Бироне. СПб.
174 О Липмане см.: Еврейская энциклопедия. СПб., б.г. Т. 10. С.224-225. Правительница по-прежнему пользовалась услугами «придворного еврея», поставлявшего новой хозяйке драгоценности и товары с Лейпцигской ярмарки. За год Анна Леопольдовна приобрела бриллиантов и прочих украшений на сумму в 159 517 руб. (подсчитано по: РГАДА. Ф.19. Оп.1. №182. 4.1. Л.93-102).
175 См.: РГАДА. Ф.20. Оп.1. №151. Л.1-22об.
176 См.: РГВИА. Ф.489. Оп.1. №738б.Л. 1-5об.
177 См.: РГАДА. Ф.286. Оп.1. №262. Л.1 71.
178 См.: Сб. РИО. Т.96. С.448-449.
179 См.: РГАДА. Ф.286. Оп.1. № 114. Л.544-549об.
180 См.: Опись высочайшим указам и повелениям... Т.З. С.13.
181 См.: Там же. С. 18,23,26,63.
182 См.: РГАДА. Ф.9. Оп.5. №38.4.4. Л.8-9.
183 См.: Опись высочайшим указам и повелениям... Т.З. С.27,29,31,35.
184 См.: ПСЗРИ. T.XI. №8516; Троицкий СМ. Русский абсолютизм и дворянство в XVIII в. С.126-127.
185 Цит. по: Валишевский К. Указ. соч. С.388-389. После переворота 25 ноября 1741 г. на следствии П. Грамотен признал совершенные им преступления и взятки (см.: РГАДА. Ф.6. Оп.1. №313. Л.25-25об.).
186 См.: ПСЗРИ. T.XI. №8306, 8320, 8446.
187 См.: Там же. №8638.
188 См.: РГАДА. Ф.248. Оп.106. №1543. Л.29 и далее.
189 См.: Сб. РИО. Т.91. С.294-295; Т.96. С.489.
190 См.: Левин Л.И. Указ. соч. С.94; Сб. РИО. Т.91. С.331,337; Т.96. С.358,431,467, 535-536.
191 Цит. по: Соловьев СМ. Указ. соч. KH.XI. C.48.
192 См.: Сенатский архив. СПб., 1898. Т.5. С.311-312.
193 См.: РГАДА. Ф.З. Оп.1. №8. ЛЛОоб., 15.
194 См.: Соловьев СМ. Указ. соч. KH.XI. C.49; РГАДА. Ф.З. Оп.1. №8. Л.27.
195 См.: РГАДА. Ф.З. Оп.1. №8. Л.23об.-24.
196 См.: РГАДА. Ф.2. Оп.1. №55. Л.3-10. Текст опубликован в: Исторические бумаги, собранные К.И. Арсеньевым. С. 154-160.
197 См.: Валишевский К. Дочь Петра Великого. М., 1989. С. 30; Долгоруков П.В. Правда о России. T.I. C.231; Перевороты и войны. С.192.

Курукин И.В. "Эпоха дворцовых переворотов" 1725-1762 гг. в контексте политической истории России. Раздел 4. 1940-1941 гг.: апогей российского «переворотства». 4.2. «Незаконное правление»: 9 ноября 1740 г. - 25 ноября 1741 г. - 4.2.2. Осень 1741 г.: «брожение во внутренних делах». - М., 2004. С. 368-378.