Детали с головками в композиции тахта
Изображение в рамке из перлов было свойственно декору позднесасанидского Ирана (VI—VII вв.) — квадратные (прямоугольные) или ромбические алебастровые облицовочные плитки зданий Киша, Дамгана, Ктесифона с горельефами звериной или человеческой головы в круге из перлов и свободные уголки заполнены пальметтами. Та же трактовка стала каноном в резном дереве Средней Азии VII—VIII вв. для филенок потолка. Более того, рисунки тканей на одежде персонажей живописи Варахши, Пенджикента, Афрасиа-ба, Балалык-тепе тоже содержат круги из перлов, обрамляющие изображение птицы, человеческой или кабаньей головы. Но сюжеты пластики из Бунджиката значительно шире, они включают многофигурные композиции, а перлы чаще заменяются четырех- и пятилепестковыми розетками.
Если общая композиция бунджикатских фрагментов подчинена устоявшейся традиции, бытовавшей в широких географических границах, то характер горельефа индивидуален. Тип лица не встречает сколько-нибудь близкого подобия в искусстве раннего средневековья или древности. Прически не находят прямых аналогий в иконографии.
Едва ли нуждаются в доказательствах высокие художественные достоинства головок. Лепка лица далека от какого-либо штампа. Мастерство скульптора сквозит не только в точных и послушных движениях резца, но и в воплощении определенного этнического типа и, пожалуй, даже социальной принадлежности персонажа. Все три головки наделены индивидуальными чертами и весьма несхожи между собой — овал лица, нос, разрез глаз, веки в каждом случае неповторимы по рисунку. В какой-то мере горельефы передают и внутреннюю характеристику персонажей.
Возможно, головки на дощечках (которых первоначально было больше) составляли своего рода «галерею народов». Это были или представители дружественных стран, с которыми Уструшана поддерживала отношения, или побежденные враги. Галерея типов охватывала значительный географический регион.
Какую роль играли в помещении описанные детали, случайно или закономерно их близкое расположение после пожара?
В процессе раскопок Бунджиката, Пенджикента и других археологических объектов подобные детали на потолке или стенах помещений не встречались. По форме и размерам широкая арка, в дугу которой упиралась первая бунджикатская головка, не могла быть частью завершавшего стены фриза. Две другие деревянные пластины слишком малы, чтобы служить филенками потолка, и лишены характерных гладких закраин, которыми они укладывались на балки. Остается предположить, что все три детали принадлежали одному предмету — деревянному ложу (тахту).
О существовании подобных тахтов подсказали в свое время находки деревянных стоек-кариатид в раскопках древнего Пенджикента (В. Л. Воронина, 1963). Четыре такие фигуры предположительно стояли по углам тахта, образуя опоры и крепление барьера. Судя по наличию кариатид в парадных четырехстолпных залах жилищ знати, тахт являлся обычной принадлежностью таких помещений, причем стоял всегда на полу, а не на суфе. Его использование видно на настенной живописи древнего Пенджикента: сидя на тахте, беседуют знатные мужчины и дамы. Убедительную аналогию в быту современных таджиков дает «кат» — обнесенный с трех сторон барьером дощатый помост, на котором спят и едят всей семьей. В зарубежной археологии в какой-то мере могут служить параллелью деревянные кресла, открытые в раскопках селений III в. под песками Хотана (М. Стейн, 1907).
Трудно сказать с уверенностью, какое место занимали бунджикатские детали с головками в композиции тахта — облик этого сооружения пока неясен для исследователя. Можно допустить, что большая глухая арка служила стенкой тахта, а дощечки с ромбами были вмонтированы в барьер боковых сторон (на торце одной из филенок выступал тонкий край, предназначенный для закрепления в стойку).
К предполагаемому тахту могли иметь отношение некоторые другие предметы, лежавшие поблизости на полу тронного зала. Прежде всего уже описанный барельеф женской фигуры (поза кариатиды, в которой изображена фигура, была оправдана лишь при отвесном положении). Ближе к середине зала найдены фрагменты объемной скульптуры — мужской торс почти в натуральную величину. Плоская тыльная сторона с большим гнездом от шипа указывает на функциональное назначение скульптуры. Возможно, она служила одной из лицевых стоек, в которые упирался боковой барьер. Отдаленная аналогия ее — деревянные кресла Хотана с оформленными скульптурой подлокотниками.
Независимо от того, какую роль выполняли в помещении описанные фрагменты, их следует признать незаурядными произведениями живого и полнокровного искусства, рано достигшего зрелости и трагически оборвавшегося с внедрением ислама.